Неточные совпадения
А пенциону полного
Не вышло, забракованы
Все раны старика;
Взглянул помощник
лекаря,
Сказал: «Второразрядные!
По ним и пенцион».
— Ножом в сердцах читаете, —
Сказал священник
лекарю,
Когда злодей у Демушки
Сердечко распластал.
Половину следующего дня она была тиха, молчалива и послушна, как ни мучил ее наш
лекарь припарками и микстурой. «Помилуйте, — говорил я ему, — ведь вы сами
сказали, что она умрет непременно, так зачем тут все ваши препараты?» — «Все-таки лучше, Максим Максимыч, — отвечал он, — чтоб совесть была покойна». Хороша совесть!
— Умерла; только долго мучилась, и мы уж с нею измучились порядком. Около десяти часов вечера она пришла в себя; мы сидели у постели; только что она открыла глаза, начала звать Печорина. «Я здесь, подле тебя, моя джанечка (то есть, по-нашему, душенька)», — отвечал он, взяв ее за руку. «Я умру!» —
сказала она. Мы начали ее утешать, говорили, что
лекарь обещал ее вылечить непременно; она покачала головкой и отвернулась к стене: ей не хотелось умирать!..
Доктор, тот самый уездный
лекарь, у которого не нашлось адского камня, приехал и, осмотрев больного, посоветовал держаться методы выжидающей и тут же
сказал несколько слов о возможности выздоровления.
— Что? разве вам не
сказали? Ушла коза-то! Я обрадовался, когда услыхал, шел поздравить его, гляжу — а на нем лица нет! Глаза помутились, никого не узнаёт. Чуть горячка не сделалась, теперь, кажется, проходит. Чем бы плакать от радости, урод убивается горем! Я
лекаря было привел, он прогнал, а сам ходит, как шальной… Теперь он спит, не мешайте. Я уйду домой, а вы останьтесь, чтоб он чего не натворил над собой в припадке тупоумной меланхолии. Никого не слушает — я уж хотел побить его…
Если
лекарь приходил, священник, она
скажет, что был
лекарь или священник, но имени не помнит.
— Вот князь Serge все узнал: он сын какого-то
лекаря, бегает по урокам, сочиняет, пишет русским купцам французские письма за границу за деньги, и этим живет…» — «Какой срам!» —
сказала ma tante.
— Не беспокойтесь,
лекарь, моя собака вас не укусит, — громко отрезал Коля, заметив несколько беспокойный взгляд доктора на Перезвона, ставшего на пороге. Гневная нотка прозвенела в голосе Коли. Слово же «
лекарь», вместо доктор, он
сказал нарочно и, как сам объявил потом, «для оскорбления
сказал».
И ни один
лекарь даже
сказать не мог, что за болезнь у меня за такая.
А между тем, должен я вам
сказать, — прибавил
лекарь, нагнувшись вперед и подняв кверху брови, — что с соседями они мало водились оттого, что мелкие им не под стать приходились, а с богатыми гордость запрещала знаться.
—
Скажи Кирилу Петровичу, чтоб он скорее убирался, пока я не велел его выгнать со двора… пошел! — Слуга радостно побежал исполнить приказание своего барина; Егоровна всплеснула руками. «Батюшка ты наш, —
сказала она пискливым голосом, — погубишь ты свою головушку! Кирила Петрович съест нас». — «Молчи, няня, —
сказал с сердцем Владимир, — сейчас пошли Антона в город за
лекарем». — Егоровна вышла.
Вдруг Владимир явился между людьми и отрывисто
сказал: «Не надобно
лекаря, батюшка скончался».
— Боже мой, —
сказал лекарь, — знаете ли, кого я видел, ехавши сюда?
Кто-то посоветовал ему послать за священником, он не хотел и говорил Кало, что жизни за гробом быть не может, что он настолько знает анатомию. Часу в двенадцатом вечера он спросил штаб-лекаря по-немецки, который час, потом,
сказавши: «Вот и Новый год, поздравляю вас», — умер.
— Я скоро пойду спать надолго, —
сказал лекарь, — и прошу только не поминать меня злом.
Но, впрочем, обнадежил, посоветовал съездить к уездному стряпчему и к
лекарю и в заключение
сказал...
Что вы
скажете, милостивый государь, о
лекарях?
У нее было множество причин; главные состояли в том, что Багрово сыро и вредно ее здоровью, что она в нем будет непременно хворать, а помощи получить неоткуда, потому что
лекарей близко нет; что все соседи и родные ей не нравятся, что все это люди грубые и необразованные, с которыми ни о чем ни слова
сказать нельзя, что жизнь в деревенской глуши, без общества умных людей, ужасна, что мы сами там поглупеем.
Что ж, сударь? представься ему, что это опять
лекарь лечить его хочет; пошел домой, ничего никому не
сказал, да за ночь и удавился.
Он являлся в сопровождении всех госпитальных
лекарей, после ординатора, тоже свидетельствовал каждого поодиночке, особенно останавливался над трудными больными, всегда умел
сказать им доброе, ободрительное, часто даже задушевное слово и вообще производил хорошее впечатление.
Впрочем, я опять отбился от темы; я хотел только
сказать, что простой народ недоверчив и враждебен более к администрации медицинской, а не к
лекарям.
1-го марта. И вправду я старый шут, верно, стал, что все надо мною потешаются. Пришли сегодня ко мне
лекарь с городничим, и я им
сказал, что здоровье мое от вчерашнего выхода нимало не пострадало; но они на сие рассмеялись и отвечали, что
лекарь это шутя продержал меня в карантине, ибо ударился об заклад с кем-то, что, стоит ему захотеть, я месяц просижу дома. С этою целию он и запугивал меня опасностью, которой не было. Тьфу!
Мать Варнавки, бедненькая просвирня, сегодня
сказала мне в слезах, что
лекарь с городничим, вероятно по злобе к ее сыну или в насмешку над ним, подарили ему оного утопленника, а он, Варнавка, по глупости своей этот подарок принял, сварил мертвеца в корчагах, в которых она доселе мирно золила свое белье, и отвар вылил под апортовую яблоньку, а кости, собрав, повез в губернский город, и что чрез сие она опасается, что ее драгоценного сына возьмут как убийцу с костями сего человека.
— Нет, я этого не замечал, а ты отчего же об этом
лекарю не
скажешь, он может помочь.
— Извольте хорошенько слушать, в чем дело и какое его было течение: Варнавка действительно сварил человека с разрешения начальства, то есть
лекаря и исправника, так как то был утопленник; но этот сваренец теперь его жестоко мучит и его мать, госпожу просвирню, и я все это разузнал и
сказал у исправника отцу протопопу, и отец протопоп исправнику за это… того-с, по-французски, пробире-муа, задали, и исправник
сказал: что я, говорит, возьму солдат и положу этому конец; но я
сказал, что пока еще ты возьмешь солдат, а я сам солдат, и с завтрашнего дня, ваше преподобие, честная протопопица Наталья Николаевна, вы будете видеть, как дьякон Ахилла начнет казнить учителя Варнавку, который богохульствует, смущает людей живых и мучит мертвых.
Лекарь опять расхохотался, а дьякон побледнел и
сказал...
— Ну, полно вздор говорить, —
сказал Оленин. — Я лучше из штаба
лекаря пришлю.
— Начали, — говорит, — расспрашивать: «Умирает твой барин или нет?» Я говорю: «Нет, слава богу, не умирает». — «И на ногах, может быть, ходит?» — «На чем же им, отвечаю, и ходить, как не на ногах». Доктор меня и поругал: «Не остри, — изволили
сказать, — потому что от этого умнее не будешь, а отправляйся к своему барину и
скажи, что я к нему не пойду, потому что у кого ноги здоровы, тот сам может к
лекарю прийти».
— Я вам мое мнение
сказал, — отвечал
лекарь. — Я себе давно решил, что все хлопоты об устройстве врачебной части в селениях ни к чему не поведут, кроме обременения крестьян, и давно перестал об этом думать, а думаю о лечении народа от глупости, об устройстве хорошей, настоящей школы, сообразной вкусам народа и настоящей потребности, то есть чтобы все эти гуманные принципы педагогии прочь, а завести школы, соответственные нравам народа, спартанские, с бойлом.
— Моим
лекарем была одна молодость, —
сказал с улыбкой Рославлев.
— Я сегодня поутру ее видел, —
сказал вполголоса
лекарь, — и если б вы на нее взглянули… Ах, Владимир Сергеевич! она несчастнее вас!
— Извините! —
сказал лекарь, — мне надобно ехать в город; я ворочусь сегодня же домой.
— Пелагея Николаевна! —
сказал Сурской, —
лекарь говорил правду: вы так давно живете затворницей, что можете легко и сами занемочь. Время прекрасное, что б вам не погулять?
— Извините! —
сказал лекарь, поклонясь Сурскому и Рославлеву, — я позамешкался: осматривал больницу.
— А! Владимир Сергеевич! —
сказал лекарь, входя в комнату, — вы уж и встали? Ну что, как вы себя чувствуете?
— Да что ж, я не дождусь
лекаря? — продолжал Ижорской. — Трошка! ступай
скажи ему, что я его два часа уж дожидаюсь… А вот и он… Помилуй, батюшка, Сергей Иванович! Тебя не дозовешься.
— Ступай! — закричал Рославлев. Извозчик тронул лошадей. — Нет, нет! постой! Итак, она очень несчастлива? — продолжал он, обращаясь к
лекарю, — Очень?.. Послушайте!
скажите ей, что я здоров… что она… подайте назад мое письмо.
— Побудь с своим барином, —
сказал Егору
лекарь, уходя вслед за Оленькой, — а я сбегаю в аптеку и приготовлю лекарство, которое подкрепит его силы.
— Ты что-то часто говоришь об этом: портятся люди, портятся. Но ведь это дело не наше; это дело попов, учителей, ну — кого там?
Лекарей разных, начальства. Это им наблюдать, чтобы народ не портился, это — их товар, а мы с тобой — покупатели. Всё, брат, понемножку портится. Ты вот стареешь, и я тоже. Однако ведь ты не
скажешь девке: не живи, девка, старухой будешь!
Поехать куда-нибудь, повалиться кому-нибудь в ноги,
сказать, что вот, мол, так и так, я,
лекарь такой-то, ручку младенцу переломил.
— Лекарю-то некогда, к нему какой-то генерал приехал, так, слышь, все и сидит у него, —
сказал он после минутного молчания, видя, что барин ничего его не спрашивает.
И вот я вам
сказал сейчас «на смертном одре-с»; а меж тем вдруг, за день уже до смерти, волнуется, сердится, — говорит, что ее лекарствами залечить хотят, что у ней одна только простая лихорадка, и оба наши доктора ничего не смыслят, и как только вернется Кох (помните, штаб-лекарь-то наш, старичок), так она через две недели встанет с постели!
Караульщикам и Дутлову надо было приказать раза два, чтоб они приступили. Малый же молодой обращался с Ильичом, как с бараньей тушей. Наконец, отрубили веревку, сняли тело и покрыли. Становой
сказал, что завтра приедет
лекарь, и отпустил народ.
Когда раненого Милорадовича принесли в конногвардейские казармы и Арендт, осмотрев его раны, приготовлялся вынуть пулю, Милорадович
сказал ему: «Ну, ma foi, рана смертельная, я довольно видел раненых, так уж если надо еще пулю вынимать, пошлите за моим старым
лекарем; мне помочь нельзя, а старика огорчит, что не он делал операцию».
— Что ж я
скажу, Патап Максимыч? — пожав плечами, отозвался
лекарь. — Все сделаю, что нужно, а ручаться не могу.
— Ин за
лекарем бы послали, сударыня, а то что же хорошего этак маяться, —
сказала игуменья.
Лекарь приехал, осмотрел больную,
сказал, что опасна.
Воротился Пантелей,
сказал, что в обители молебствуют преподобной Фотинии Самаряныне и что матушка Манефа стала больно плоха — лежит в огневице, день ото дня ей хуже, и матери не чают ей в живых остаться. С негодованием узнала Аксинья Захаровна, что Марья Гавриловна послала за
лекарем.
—
Лекарь говорит, —
сказала Марья Гавриловна, — что надо отдалить от матушки всякие заботы, ничем не беспокоить ее… А одной тебе, Фленушка, не под силу день и ночь при ней сидеть… Надо бы еще кого из молодых девиц… Марьюшку разве?